The man who sold the world

«Пойду посмотрю, что еще можно забрать, пока она не приехала» - думала я, открывая c трудом поддающийся верхний замок. Уже на пороге меня охватило щемящее ностальгическое чувство, от которого глаза подергиваются влагой, а ноги становятся ватными. 

Сотни раз я не замечала этот шуруп в дверной раме и столько же раз задевала его мыском правой ноги, одновременно произнося неизменное «блииин». Никто так и не удосужился его спилить, хотя после установки двери прошло уже лет 15. Глядя на обивку было нельзя сказать, что дверь пора менять — было незачем, да и замки работают исправно, долго бы еще прослужили. Я всегда слишком шумно закрывала щеколду на двери, так что приходить домой за полночь незамеченной обычно не удавалось. Точно так же щеколда задвинулась и на этот раз — с присущим ей вредным металлическим скрежетом. Вжжжщ! Я стою и громыхаю замком туда-сюда. Вжжжщ! Сразу вспоминается, как много раз дурачась с друзьями в подъезде, быстро забегала в квартиру и со смехом закрывалась от них. Вжжжщ! И он бегом бежит вниз по лестнице со слезами на глазах и больше никогда не придет. Вжжжщ! Оказалось, дверь была не заперта, а на площадке бузит пьяный сосед — хорошо, что пришла на шум и проверила дверь. Вжжжщ! Все ушли на работу, а ты дома одна, закрываешься, чтобы тихонько пострадать от гриппа наедине с приставкой и телевизором. Вжжжщ! Ты последняя пришла домой и закрываешь дверь на ночь. Все уже спят, и на этот раз никто не услышал, что ты вернулась в 4 утра. Ты просто тихо разуешься, найдешь футболку в которой спишь и бесшумно заберешься в постель с телефоном (чтобы ждать короткое "спокойной ночи"), даже не смыв тушь с ресниц и не почистив зубы.

Сегодня я разглядываю все очень дотошно, словно проводя каждой вещи краткий допрос с пристрастием. Прежде чем собрать остатки сувениров и старых аудиокассет с полок в охапку и закинуть в картонные коробки, хочется хоть на секунду вспомнить, откуда все это барахло. Этот шар с помутневшей водой и блестками, кажется, из Новороссийска? А этот дельфинчик, оставшийся без существенной, и, похоже, даже жизненно важной, части хвостового плавника, видимо, из Анапы. «Геленджик!» — какая ненужная и нелепая надпись на ракушке. Казалось, что нельзя уехать из всех этих мест без сувенира, как будто именно это было бы самой непростительной ошибкой и самым большим упущением во всей жизни. Хотя, конечно, еще хуже было бы не иметь никаких фотографий из тех дней. Они все в том замшевом альбоме, на обложке которого я в одежде залезла купаться в море. Дурочка. Я хочу посмотреть фотографии, но в комнате мало света, нужно убрать с окна старые занавески и пожелтевший тюль. Ух, сколько пыли сейчас поднимется. Я временно откладываю альбом на подоконник, по привычке щурю глаза от света, отчего мимические морщинки по краям глаз становятся ярко выраженными, как у Джеймса Франко, когда он улыбается. Я пытаюсь не задохнуться от пыли, прикрывая нос и рот ладонью.

Подоконник был исцарапан изнутри, но никто об этом не знал, этот маленький секрет всегда меня забавлял. Для того чтобы выцарапать какую-никакую фреску на такой плите (а это все же бетон или что-то в этом роде) нужен не один день. Надпись смешная, я помню ее, ей лет 12, но она все еще на месте. Значит все это было, хотя все это довольно давно вылетело из головы. Я нащупываю надпись пальцами правой руки, при этом смотрю в окно и непроизвольно искривляю губы в улыбке. Это, наверное, даже ухмылка, я посвящаю ее своей наивности. Не знаю, хочу ли я продолжать эту инспекцию дальше. Мои ноги такие ватные, я почти не чувствую ход крови, она как будто застыла. 

У меня начинает болеть голова, в квартире слишком пыльно, воздух спертый и старый. Я открываю скрипящее рассохшееся окно, от этого частички краски отлетают и приземляются мне на кроссовок — они уже не ожидали, что их потревожат. Липкий уличный воздух влетает в окно, прихватив с собой жару и аромат цветущей сирени. Когда так жарко в мае — лето с большой вероятностью будет холодным. На балконе как всегда нещадно жжет кожу солнце — невозможно долго стоять. Глаза тоже устают от такого количества света. Все, конечно, пришло в упадок по сравнению с тем, как я здесь все помню, только надпись на кирпиче белым мелком все еще такая, как прежде. Она гордо кричит о названии детского лагеря, где я была 12 или 13 лет назад. Я провожу по ней рукой, но на коже не остается никаких следов мела — за это время он полностью въелся в кирпич, наверное, поэтому его уже никто не смог отмыть.

На улице теплый ветер громко гуляет в кронах деревьев, гоняет песок и запахи цветов, поднимает пыль. Дети из соседних дворов повизгивают, играя в свои новые, неизвестные мне, игры. На улице так подозрительно тихо, стоит такое марево, что можно услышать, как играет радио за стеной у соседа. Птицы чирикают, солнце палит, сосед курит на балконе второго этажа. Я и не знаю его, наверное, он переехал сюда недавно. И мне хочется сделать что-то такое, что я делала здесь раньше, но я не помню, что надо делать. Я ни черта не помню, что я могла делать раньше на этом балконе. Наверное, вот так вот стоять и думать о чем-то своем, глядя на всю эту солнечную гавань из трав и деревьев. Здесь всегда было жарко и слепило солнечным светом, черт все это дери. Мне вспоминается строчка из песни: «Did you ever make it out of this town where nothing ever happened?» Я тихонько напеваю ее про себя, смотрю на руки, иссушенные солнцем, на дорожку под окном, по которой идут незнакомые люди с собакой, на рассохшееся дерево, которым отделан балкон. Начинается.

Я достаю из сумки сигарету, закуриваю и беззвучно плачу — это самый естественный способ выпустить пар, если не перед кем разыгрывать драму. Наедине с собой я плачу без звуков, они кажутся мне наигранными. Если честно, я и не надеялась без этого обойтись, но планировала, что все это останется между стенами дома и мной. Тихий женский голос из комнаты уточнил: «Вы уж не убивайтесь так, может налить вам водички? Я за вами вошла, но не стала отвлекать, а вы что-то прям расклеились». Это покупательница. У нее уже пару дней как есть ключи, и она не знала, что я приду раньше: «Продавать-то не передумаете?». Я невнятно бормочу что-то типа: «Извините, я вернусь через 5 минут». Выбегая на улицу я проскакиваю по несколько ступенек за шаг. Во дворе ни души. Жаркий, майский день, в котором мне нет места. Такие дни я ненавижу даже больше, чем-то, когда кто-то видит, что я плачу. Стоило просто собрать все оставшиеся вещи в коробку и увезти ее куда-нибудь на дачу. Так я и сделаю, когда успокоюсь. Хоть бы сегодня пошел дождь.